Мудрец

Мудрый человек тоже может манипулировать. Но ему это не ценно. Это просто один из множества мелких малозначимых моментов в возможной стратегии, где, равно как и гроссмейстер, так и чемпион на ринге, так и военный стратег – будут думать не манипулятивно. А каждый по-своему, где манипуляция для профессионала мудрого, если только ты не используешь техники намеренно, не ценна. Совсем.

Мудрый человек тоже может причинить боль. Но ему это так далеко. В сердце мудрого человека тишина, вызревшая из многих страданий – своих и чужих. И когда тишина эта устанавливается, как непререкаемое правило, которое нет необходимости соблюдать – оно просто есть, и все – тогда хочется желать и другим тишины внутренней. Покоя. А когда другому больно, то сердце его кричит, и этот крик затмевает собой все. Зачем мудрому чья-то боль? Ценность в тишине. Уединенной, даже в круге людей.

Мудрый человек добр. Как и каждый, кто пришел со своими намерениями взять опыт, пронести его, пережить, выстрадать, где всем больно по-разному, и ликовать там, где и как может ликовать только один, и все по-разному – после невыразимой ноши опыта в чем смысл злобы? Злоба – удерживаемая боль. Если ее терять, если ее отпускать, если ее развеивать, как прах, то со временем ее не останется совсем. Но останется доброта. Это то, что изначально дано. Спокойная доброта. И в сердце каждого она есть. Даже если ее спутали, затоптали, упрятали. Это пройдет. Если не здесь, то, когда все кончится – доброта вновь начнет светиться. Она не умирает и не рождается.

Мудрый человек умеет говорить и молчать. Так же, как и природа – все своевременно. Есть и лето. Есть и зима. Есть время говорить и время молчать. Ничего лишнего. Ничего злого. Ничего намеренного. Только молчать из доброго внимания и спокойного осмысления, и говорить – из тишины доброго сердца. Естественно. Когда приходит время.

Мудрый человек ценит время. Время Сейчас Себя. Другого времени нет. И не было никогда. Сказал же Гермес, что придумали время для разделения событий. Наше событие сейчас – в тишине своего сердца, как единственного партнера по жизни, бессменного, неутомимого, жертвующего всем собой во благо нашего развития, - искать доброту. И искать естественность. И искать свое чистое отражение, которому всегда можно тихо улыбнуться. И поблагодарить. Сердце, как никто, хоть ему и не нужна благодарность, заслуживает ее. А времени нет. Есть только этот момент.

И как же хочется стремиться к мудрости. Сердце поможет.

 

Буся

 Никогда не думала, что скажу это, но вчера в 12 ночи мы обнаружили, что нашей вислоушки нет дома.

Привычная вначале мысль, что изредка она где-то запрячется в доме и спит, начала тревожно таять, так как поиски ничего не давали. Понимая, что спокойно уснуть - мое эгоистичное и правомерное желание после непростого трудового и врачебно- исследовательского дня с дочкой право, я продолжала искать. Соня искала со мной. Полтора часа перерывания мешков с тканями, открывания всех шкафов, пылесоса, стиралки, микроволновки, всех запрятанных полок, тамбура, исследования двора, раскидистой абрикосы, с фонариками, абсолютно всех шкафов и на их поверхностях ничего не показали. Упорно перебирая вещи, осознавая абсурдность исследования пространства, я расстраивалась все больше. Два раза мы выходили на улицу во двор, звали, гремели Бусиной кормушкой с кормом, просили Панду и Миру помочь в поисках - и ничего. Все прежние тайные уголки Буси были пройдены нами многократно.

Соня, поддерживая меня, сказала, что она уверена, что Буся где-то в доме, и я предложила ей все же лечь спать. Уже поцеловав ее на ночь и выключив свет, собиралась выйти из комнаты Сони, я услыхала ее:
- Хотя Буся скорее всего не исчезла, а отправилась к своим на родную планету с очередным отчетом о нашей земной жизни.
- Наверняка, - пусто ответила ей я и закрыла дверь в ее комнату.

Тревога о том, что где-то в ночи Буся сейчас в шоке, резала тупым лезвием душу. Я взяла сигарету, оделась и снова вышла во двор. Снова светила фонариком, звала. У нас закрытый двор, из него невозможно убежать кошке, кроме тех, кто уверенно может спрыгнуть с абрикосы на крышу, преодолев расстояние между ними, и уйти по крышам в другие дворы. Но Буся никогда не взбиралась так высоко на абрикосу. Поэтому она всегда гуляла во дворе, сколько хотела. А потом запрыгивала на отлив кухонного окна и претенциозно мяукала, просясь в дом. Могла и просто сидеть на нем, ходить по нему, заглядывать сквозь стекло. Но не сбегать из двора. Никогда.

Мне было плохо уже, очень. Да что там я, вот как ей? Если мы ее нечаянно где-то придавили, например я? Еще в 11 вечера я перебирала лекала и ткани заказчицы, и плотно тромбовала пространство, увеличивая свободное место. Вдруг я придавила ее где-то в кульке? Под кульками? За кульками? Я принялась щупать кульки, переворачивать их, искать бездыханную кошку с замиранием сердца. Мысль о том, что пусть я ее уже найду, лучше сейчас, пока она еще не успела остыть, а не потом, когда она уже окоченеет... Или... - потом, по запаху я ее все равно найду, рано или поздно. Не понимая, как можно уснуть сейчас, но вставать нужно через три часа, я бездумно выключила свет и улеглась. В голове мелькали из памяти кадры, как Буся то ли кряхтит, то ли мяукает, как у меня под одеялом начинает невероятно громко мурчать, и как мне от этого спокойно и... Как я могла не ценить этого? Как я могла это принимать за данность? Теперь, когда ее нет. Мне казалось предательством в эти минуты звать Панду к себе, и я потерянно накрылась одеялом с головой. Но Панда пришла сама, стала скрести когтями у края одеяла за моей головой. Я впустила ее, и она улеглась передними лапами мне на грудь, я гладила ее, думая о Бусе. Панда несколько раз перекладывалась, сбивала меня с мыслей, массировала грудь и органы брюшной полости.

Мне было никак, я неподвижно лежала и чувствовала себя сумасшедшей, халатной, безответственной. Как я скажу ее бывшей хозяйке, если когда-нибудь ее встречу, что я прижала Бусю кульком, она задохнулась и мы нашли ее не сразу? Как я скажу это людям тут, которые всем миром помогали собирать Бусе на операцию в 2016 году? Как я скажу маме? Как я скажу Соне? Какой будет Буся, когда я найду ее по запаху? Какими будут ее глаза - мутными, остекленевшими, закрытыми? Какой будет ее шерсть - пушистой, примятой? Может ей просто где-то стало плохо? Может ее настиг внезапный панкреатитный кризис, и она просто не может дать мне знать сейчас об этом, лежит где-то без сил, как уже было, неподвижно и беззвучно? И если чудом она выбралась со двора, то как донести новым хозяевам, что... Я не помню, как провалилась в сон.

Первой мыслью, когда меня разбудил будильник в шесть, была запоздалая - про Бусю. Я понимала, что дома ее нет. И возможно, я никогда больше ничего о ней не узнаю. Эта пустота и боль одновременно возникает внутри груди, а не в голове. И потом, если теряешь человека или животное, эта мысль будет первой по пробуждении еще долго. И эта одна из тяжелейших мыслей, ощущаемых каждой клеткой сердца, это как каждый раз, проснувшись и поняв, что ты уже здесь, вдруг лететь без предупреждения в черную пропасть и на ходу проживать все моменты, за которые тебе больно, радостно, стыдно, чувства вины, сострадания, безысходности... Я поднялась и вышла в кухню. Панда была рядом, в доме тишина. С безнадежной пустотой и слабой надеждой я подошла к Сониной двери и открыла ее. Выбежала Мира... Я вошла в комнату дочки, осмотрела, может Буся где-то спит - на дочкиной кровати, на дочкином кресле, на маленьком диванчике, на... Но Буси не было. Обычно она первая бежала по пробуждении к своей кормушке. Но в доме было только две кошки. Я надела пальто и пошла искать.

Фонтанские улицы в это время еще пусты. Низги, разве что одинокий работяга в поношеной одежде или в робе может чесать куда-то на фонтанскую стройку. Три ближайшие улицы были пройдены. В одном месте я услышала "мяу", очень похожее на Бусино. Остановившись, я вслушивалась, откуда идет звук. Периодически я слышала явное мяуканье. Но потом оно пропадало, словно одна из галлюцинаций героев Страны багровых туч. Было ясно, хоть я не сдаюсь, что кошки я не найду на улице. Хотя... Могу и найти. Вот сейчас и совсем неожиданно. Я оглядывала деревья, мелкие придомовые кустики. Встретила пару собак. Начали выгул собачники. Мысленно я составила текст, начинающийся словами: "Никогда не думала, что скажу это, но вчера к ночи наша вислоушка пропала". В тексте будет подробное описание, каким кормом и строго по десять граммов ее надо кормить, фото паспорта о ее семилетнем возрасте. Панкреатит хронический. Увеличенные сердечные мышцы, критическая противопоказанность наркозу. Кто поверит? На ошейнике QR - код с моим номером телефона, к тому же. Ошейник держит жетон крепко.

Я вошла к себе во двор. На кухонном подоконнике меня ждали Панда с Мирой. У меня начались слезы. Надо написать обьявление. Его много раз разрепостят группы любителей животных, и Буся найдется. У меня нет вознаграждения за нее, но ее режим питания настолько дорог, и без него она не проживет и недели на подножном корме, или со стола, что я не знаю... Слезы были горячими. Я думала о том, что наконец-то я могу заплакать. Такой тяжелый год... Как я буду сегодня работать? Где сейчас Буся, и в каком она шоке? Или мы найдем ее по запаху? Как Соне будет? Насколько сильно и как надолго она будет все это переживать? Как я скажу ей по пробуждении, что все- таки Буси на утро так и не нашлось? И это я скажу. Я разделась и вошла в комнату Сони. Буси там не было. Ее не было в доме, это ясно, сколько можно проверять Сонину комнату… Вчера, в этой поисковой суматохе, я забыла дочке дать таблетку, пришлось будить. Почти в два ночи. Соня все не могла проснуться, я была невыносимо виновата перед нею, и все же пришлось ее заставить выпить таблетку.

Тугой комок мышц чуть ниже шейного отдела, собрался в твердый, незаточенный кол, и стал продавливать насквозь позвоночник сверху вниз. Эта нервная симптоматика, когда я не хочу делать трудную работу, но надо, этот кол стает таким широким, он рвет мое древо жизни на несколько частей. Но спустя время все восстанавливается, словно печень Прометея. Моя печень – это тугой комок, нет – узел, клубок всех мышц спины и шеи, собравшихся, словно кубло змей в одном гнезде, чтобы переплестись туго и стянуть всю меня, выворачивая с меня кожу. С двумя кошками легче, наверное, найти в случае чего, другое арендованное жилье. Хотя…, бред. С двумя кошками легче перелететь в другую страну, или переехать в другой город, чем с тремя. Хотя… Как я накрашу глаза, если я буду реветь? Вчера после уже долгого оздоравливания волос, я снова осветлилась, и пока без загара, лицо немного сливается с волосами, я бесцветная моль без накрашенных глаз. Но сегодня будет именно так. В больнице, куда надо идти с малой. Там всем плевать друг на друга. Теперь у меня две кошки. Осталось два двухкилограммовых мешка Гастроинтестинал Модерато Калорие, их мои подобрашки уплетут вместо наркотиков. На этом корме их можно дрессировать. Этот корм – святой для них, неприкосновенный, но теперь он достанется им. Думала же я, не нужно брать про запас этот дорогой корм, по закону Мерфи все может кончиться не как задумывал. Нужно работать. Сегодня я не дизайнер, никакой не писатель гениальной прозы, не композитор, пишущий навеваемое музыкой сфер. Сегодня я буду швеей, мне очень нужны эти гребанные, нет эти замечательные денежки. Конечно, я все сделаю, руки начнут сами, и они же окончат. Я же буду безучастно наблюдать за процессом, контролируя. Пустота… Как?! Кто сейчас рядом с нею? Я в потоке. Я в позитивном потоке.

Я тыкалась по кухне, своей комнате, ванной. Нужно начинать работать. Как мне успеть теперь. Нет, я конечно, успею. Я никуда не денусь. Но это пока, ведь все периодически налаживается в жизни. У всех так. Мне показался знакомый звук колокольчика… тупой такой звук, особенный. Раздавался из закрытой комнаты дочери. Еще раз… Я уже у ее двери. Открыла. Серая черепашка, ковыляющая, словно унылый рахитик, выгнувший вечно вверх спину… Буся прошла мимо моих ног и пошла в кухню. Я взяла ее на руки, подняла над собой:
- Где ты была???
Буся смотрела мимо меня. Анунак ты гребанный. Буся вырывалась. Я насыпала ей корма. Буся ест. Никогда! Никогда не заводите вислоушек! Они доведут вас до инфаркта! Они гиперболезненные. Они своенравные. Они… очень любвеобильные, но это все не сразу. И не со всеми. У меня шок. Буся сходила на лоток. Взобралась на мой диван, свернулась клубочком. И уснула. А что она делала до этого??? Чем была занята, на какой планете ее носил черт? На каком межгалактическом совете она заседала?! Мне надо работать. Дочка скажет, что она так и предполагала, что утром Буся появится, «как ни в чем не бывало». Сука. Буся. А я – эгоистка. Думала только о себе, своей работе, волосах, глазах, дорогом корме. Буся. Узнаю ли я твое новое тайное место? Место телепортации, блять.

Исповедь одного дня

 Сегодня днем мне срочно захотелось выпить. Одновременно нужно было работать, думать о другом заказе, о презентации, о вчерашней зум-встрече и выполнении договоренностей, о приготовлении завтрака, о любимой кошке – одной, второй и третьей нелюбимой, так как она очень смахивает характером на бывшую подругу: и ударит, и залезет в твою тарелку, и укусит, и припугнет, и тут же нагло залезет на колени и выше и будет ласково мурчать, и орать – просить, и не тронь ее, пока она не разрешит, но это можно понять только экспериментальным путем. Работу надо было сдать в районе 15-16, дальнейшие планы на день имелись. Так же в голове имелся список тех, кому мне очень хотелось сделать подарки. Среди них были близкие, далекие, малознакомые, один мой бывший преподаватель, пару подруг. Подарки я люблю делать. И сама люблю их. В списке моих подарков меня не было, только сейчас поняла. Так же голову занимали иные мысли, среди них не было эйфории от любви, радости от погоды. Но мелькали яркими огоньками творческие зародыши, и агрессивная визуализация мозгом лета, летнего солнца, меня на шезлонге голой в закрытом от всех деревьями и забором дворе, конечно, летнего бриза, приставшего к ногам откуда-то песка. Я не люблю пляж общественный, но песок, прилипший к ногам – люблю, особенно когда им и не пахнет, и на улице январь и дождь.

Меня слегка удивило желание выпить. Пить я не люблю. Верней, люблю, но там свои тараканы и она сами решают, что и как. Например – пиво – только летом и, вероятнее, это будет до двух бутылок за лето. А коньяк – зимой, и только когда стрельнет какой-то таракан из незаряженной палки на стене, и это желание отрекошетит со дна подсознания в стройные перфекционистичные линии нейронных связей, и это, конечно, все сразу нарушит. В закрытую дверь уже третий раз скребется кошка номер один, не пойду ей открывать, так как предыдущие два раза она сразу убегала. Сегодня и у нее стреляют в мозгу тараканы. Нет, все-таки я снова пошла открывать ей. Она заглянула в комнату и начала уже заходить, следом за нею кошка номер два. Затем, когда я хотела закрыть уже двери, это отдельная история, первая кошка попятилась назад. Я психанула и попробовала ее ногой задвинуть обратно в комнату, но она смоталась. И следом за ней выбежала вторая. Я снова психанула, села это все писать. В-общем, я закрыла двери, и только села за пк, как увидела наглую серую лапу в щели между дверью и порогом. Я поднялась в четвертый раз, открыла двери – они обе стояли на пороге и явно никуда не торопились, не то, что я тут, когда на ухо присела муза и диктует это вот все. Короче, вдруг я рявкнула:
- Заходи ради бога! – я смотрела на обеих. Одна зашла, вторая осталась на пороге, а я снова психанула и оставила дверь открытой.

Желание нарастало. Я слукавила и предложила дочери выйти со мной в ближайший магаз за вкусным кофе из кофемашины. И за яблоками. Дочь не хотела выходить, но хотела, чтоб я принесла ей кофе. Я устыдилась своего лукавства и желания выпить, ведь я же мать, а не алкоголик. Не ожидая от себя такой прыти, я вдруг быстро переоделась, и на ходу завязывая пояс пальто и накидывая не плече сумку, кинулась в кроссовки. Большая пустая сумка и моя прыть вместе со мной за три минуты оказались в магазине на углу. Я попросила продавца помочь и быстро сварганить мой кофе. А сама подалась за яблоками. И коньяком. Яблок не было, я зря так долго открывала кулек. Я ненавижу открывать кульки. Это всегда неподдающаяся разрешению проблема. Я могу придумать, как закрыть расходы двух взрослых человек, работать 2,5 суток без сна, делать одновременно несколько работ и иногда прихвастнуть этим, как сейчас. Но редко. А вот кульки открывать – нет. Пришлось взять пару лимонов. Сладости дочке. И коньяк. Как всегда, несмотря на стройный ряд логически выстроенных бутылок, цена под ним не соответствовала цене на кассе. Но разница равнялась бы поездке в другой магазин или порции кофе. Глупо об этом париться. Просто хочется быть в курсе правды, которой многих из нас учат еще в детстве.

Через пять минут я уже отдала кофе дочери, мыла руки и лимоны. Мылом. Это удобно сейчас – мыть все одновременно мылом, тут главное – не увлекаться и не перестараться. Зимой день короткий, а мыть можно долго и увлеченно. Я налила себе 50 г, как только дочь ушла к себе. Пригубила. Посолила лимон и съела его. Мне было стыдно и не стыдно одновременно. 12 дня, у меня дедлайн сегодня, мне нужно приготовить завтрак. Я ненавижу пить залпом. Я могу цедить 50 г час. Но не сегодня. Через пять минут я схватила сигарету, и начала подкуривать, уже выходя из дома. Сигарета не подкуривалась, я попробовала еще раз, потом увидела, что это фильтр и перевернула. Сегодня впервые я обратила внимание, что что-то в сигаретах изменилось, подпаленный фильтр больше не вызывает дискомфорта, когда его помещаешь в рот. Хотя, может, дело во мне.

Шел третий день локдауна. На меня светило яркое солнце, и говорю вам, визуализация работает! Я курила, запрокинув голову в небо, обозревая его голубизну через густые ветви старой абрикосы. Это всегда красивей, чем просто смотреть на небо. Наверное, я нервничала, поэтому вдруг спонтанно решила применить алкоголь. Можно было бы оправдаться новогодними праздниками, но только не мне. Оправданий мне нет, еще с детства, сколько себя помню. Никаких троек, никаких опозданий с уроков домой, все только четко, по расписанию, по страху, без оправданий. Наверное, поэтому иногда чайник, после долгого тихого внутреннего кипения выбивает клапан и начинает течь, заливая горящий газ. Нужна разрядка, больше так нельзя. Если б не но. Мои и правда азиатские корни по матери передали мне свойство нелюбви к алкоголю – у меня начинается состояние отравления, работать печенью – не мой конек. Вот как раз 50 г, разве что. Такой секрет. А от вина я тут же сплю, поэтому лучше на ночь, и желательно уже лежа в постельке. Конечно, я не против экспериментов, и иногда это бывает даже неплохо. Но не сегодня.

Прилетела одна из мыслей о том, что я давно не заглядывала в родительский чат. В декабре у меня была уже не одна цель – закрыть аренду, а две – еще и закрыть коммунальные. Когда я их закрыла, то на оплату учебы не осталось. Меня это не печалило, но видимо печалит периодически других. Потому что, несмотря на некоторые выпады сопротивления некоторых родителей о том, что в период онлайн-обучения на хознужды школы и класса они не сдадут, родительский комитет напоминает, что эти средства идут на ремонт класса, на выпускной, на то да се. Ну и уборка, и охрана, тут все. Я не вчитывалась, это бесполезно, но список дошел до шестисот гривен. В чат посыпались скрины оплаты, я видела, что у них, несомненно, эти деньги лишние перед новым годом. А один из родителей внутреннего сопротивления написал дословно: «У нас в Украине согласно утверждённой космической программы в период с 2015 по 2022 гг, планируется запуск шести спутников «Лыбидь», «Лыбидь-2», «Сич-2-1», «Сич-2М», «Сич-3» и «Ионосат», но не хватает денег на запуск ни на один. Предлагаю начинать потихоньку скидываться. И когда запустим первый в космос, выйдем с требованием переименовать один из них в «… название школы…(прим. мое, простите)»!!»
Периодически родительский комитет не гнушается публиковать в родительском чате списки должников пофамильно. Меня там никогда не было, но вызывало отвращение к тому, кто пишет эти списки. Так вот, подумалось, что сейчас там должен был новый список, и со мной. Я проверила, и не нашла списка. Но думаю, просто пока люди еще отдыхают.

Я нагрела себе овсянку с фруктами(последним яблоком, а завтра их завезут и я куплю). Забыла про нее и пошла работать. Сегодня предстояло вшить два отложных воротника, помимо прочего. Хоть я бодро сидела на стуле, но подмечала, что мозг стал отказываться строить нейронные дорожки и поднимать со дна головы мышечную память на тему этих воротников. Стало грустно от такой банальности. Я недолго думала, опершись головой на руку, и потом стала работать просто, не думая, потому что в таком случае я в дедлайн никак не вложусь. Я думала о том, почему мне не важны деньги, а важно творчество. Почему это так глупо, и почему я не похожа строением ума на свою бывшую подругу. Вырвавшись когда-то из села в город, она рвала и метала все на пути, ни одна работа не осталась неотмеченной ее ложью, обманом, связанным с деньгами, ни один мужчина не лег с нею когда-то дальше, чем в первый же день, и по ее приглашению. И добралась до человека, на которого смотрела, завидуя мне, когда я была с ним много лет. Мы тихо расстались, но они встретились, и по ее приглашению случилось пристройство п..ды. Сейчас объясню: она орудовала своим лоном, как другая бывшая подруга работает печенью. Про таких один мой бывший знакомый говорил прямо: хочет пизду свою пристроить.. А меня его фраза всегда раздражала и обижала. Не все этого хотят. Вернее, не только лишь все, а некоторые девушки хотят и любить беззаветно, и заботиться, и принимать эту заботу, и быть чуткими искренне, а не потому, что скоро канун восьмого марта и нужна новая очень дорогая сумка в подарок. Короче, много за плечами бывших знакомых и бывших подруг. Которых винить-то не в чем. Они на меня смотрят, как на идиотку, и я их прекрасно понимаю. Сама себе постоянно удивляюсь. Например, вот сейчас. Человек творческий так слабо заземлен, творить и продавать себя способен не каждый. А вот по-отдельности, это случается чаще. Поэтому я творю, а она продает. Все просто. По сути, случился инцест. Моральный, этический инцест людей, с которыми я по отдельности была близка порядка 15 лет. Теперь близки они. И это, должно быть, удобно для них. Один мой нынешний друг говорит мне, что если я их все еще вспоминаю, то они мне должны. Или я так чувствую. А я чувствую, что просто я выросла из них, расставшись когда-то и с нею, и с ним. Что они идеально подходят друг другу. И что она сильно искажает все, когда описывает, как они любят друг друга «до конца». Просто, когда всем женщинам человек говорит одни и те же слова о чувствах, то фантазии, значит, у него немного и лениво, а без фантазии в голове, и это мое мнение, любить искренне долго не будешь. Потому, что когда у них у обоих в головах прагматизм, то така и любов. А вспоминаются они мне, потому что я не знаю почему. Самой надоело.

Где-то посреди дня небольшой хилый чертик пару раз присел ко мне на ухо и затребовал напиться. Ответа зачем я не получила. Возможно, так как нет такой практики. Но пару раз я смело пригубила по чуть. Можно делать много дел выпившим, но шила выпившая я впервые. В нашей квартире есть самая теплая комната. Там с двух сторон живут два соседа, которые хорошо топят, что позволяет нам периодически экономить на отоплении. Причем раньше я думала, что экономлю. Но это было заблуждение, потому что только в декабре 2020 года, получив счет на первое число, мое сердце замерло и остановилось. И дальше пошло, но шок прошел только через месяц. Все как-то не распространялись на тему, но вижу по ленте, что удержать в себе эти мысли хочется, но не можется. Но толку от ваших описаний счетов нет, толк есть от соседей, как у нас, когда они хорошо топят, и вы можете сэкономить на отоплении. А если вы в отдельностоящем доме, или, не дай бог, в квартире со старой системой центрального отопления, то вам поможет только сухое голодание до весны. Никто из тех, кто пишет видосики, законы – никто не печется и не начнет, ничем в вашей жизни. Выбор тут прост: или тепло, или еда. Так что мы везучие, я давно это вижу. И в такой комнате с общими стенами можно и уроками заниматься, и питаться, и спать, и работать. Пока у людей есть деньги на еду, они готовы экономить на отоплении. А потом, глядишь, начнут тихо уходить, и без всякой пандемической штуки, а просто – от грусти. Я перестала нервничать чуть менее года. А многие – и того раньше. Это и привыкание, и какое-то смирение с судьбой, и наоборот – упорное сопротивление и удержание своих ресурсов внутри, без выражения чувств. В-общем, я запуталась. Но меньшая эмоциональность все же спасает от энергетических выбросов, как ни крути.

К тому времени, как закончился дедлайн я все упаковала и пошла спать. Я почти никогда днем не сплю. Не позволяю. Работа. Но вот сегодня пошла. Это повод для гордости. Овсянка и коньяк не друзья, небольшое, но явное ощущение отравления отключало ответственность и планы. Лечь бы просто и потеряться. И мне было очень жаль этих часов, что я отключусь из планов. Хотя, если б в плане подарков кому-то, я включила подарки себе в виде дневного сна…

По будильнику я нехотя проснулась, и поняв, что еще не ночь, начала приманивать осторожно все утренние мысли назад в голову, чтоб собрать из них компанию для размышлений и мозгового штурма. Отравление никуда не делось, но тут главное, не бичевать себя за то, что ты сознательно открыл свой кипящий чайник. Пусть и не своевременно, но все-таки. Я подумала, что даже если и не совершу до конца дня никаких достойных подвигов, то хотя бы сделаю уборку. А тогда и в голове, надеюсь, станет чище. Заказчик не пришел, и я кинула взгляд на свои воротники. Меня удивило, что я умею быть настолько неперфекционистичной. Подумала – пускай, и так сойдет. И тут же сама себе сказала, что хорошо, что не забрал. Потому что после уборки я буду это переделывать. Кризис в стране, в мире, начался не весной 20 года. Конечно, намного раньше. И то, что сейчас показательно теряют бизнесы люди, не означает, что раньше многие небизнесовые люди не имели проблем. Сознательно проживать дизайн и предоставлять жизни месить из тебя тесто, чтоб потом спечь нечто, пока неизвестное – это испытывать и много радости, и много стресса. Я проживаю свой дизайн человека сознательно уже восьмой год, и не имея или имея небольшую поддержку близких и не очень людей, зарабатывая основное самостоятельно, тоже стараюсь помочь хоть чем-то, хоть кому-то. На этом, возможно, и держится наше уставшее общество. На вере, что в самый последний момент, все-таки, люди не откажут. Один – поможет в одном, а второй – в другом. Потому, что мы отпускаем хлеб свой по водам, и по прошествии времени он снова к нам возвращается. И хотя, кажется, нет ничего у нас лишнего, но все, что не использовано и не съедено нами сегодня, кому-то другому сегодня бы пригодилось очень. А завтрашний день дает нам снова возможности строить и жизнь, и заново, и получать от Провидения все – и уроки, и пищу, и благодарности, и радости. А бичевать и пристыжать себя мы и сами горазды.
Я верю, что где-то в Бурунди, где я скорей всего никогда не буду, или в Гренландии, или в Мексике, или в Беларуси, несмотря на разные крупицы ментальности в себе, все люди иногда смотрят в небо и любуются им. Вдыхают морозный воздух и желают это нереальное чувство свежести разделить с близкими. Я верю, что несмотря на разницу в строении ума и разницу в способностях, все мы есть одно целое. И хотя это целое проживает свой опыт и эволюцию отдельно и самостоятельно, мы не имеем понятия, как наши выводы о жизни синхронизирует пространство для каких-то своих неведомых нам целей. Да и есть ли там цель… Наверняка нечто такое, чему человек еще не нашел слов.
Уже утро следующего дня локдауна. Крышка приоткрыта. Но что будет дальше… Матери будут улыбаться детям и обнимать их. Люди будут ласкаться к животным и растениям. Дети будут звонить родителям. И проведывать близких. Одни будут продавать, другие творить. Кто-то - помогать, кто-то – принимать. А я пойду переделывать дневную работу.

Пленница

 Единственное, о чем я надеюсь никогда в своей жизни не пожалеть – это о навыке, о понимании «что такое любовь». Безмерно сильно надеюсь, что это то единственное, что не заставит меня никогда раскаиваться, что я смогла в своей жизни соприкоснуться с этим свойством Мира. И бесстрастно, и страстно осознаешь, что вот именно в этом контексте слово «никогда» - далеко за гранью уместного. Ведь где, как не в любви – к кому – или к чему-либо, мы живем основную часть здешнего существования. И где, как не в никогда, случаются с нами те самые витки судьбы, навсегда меняющие оттенки и акценты на уже заерзанном, но еще не оконченном гобелене в таинственной мастерской.

Через собственные ощущения любовных переживаний мы незаметно для себя вытаскиваем на свет Божий, понемногу, или стремительно, а то почти незаметно – то нити, светящиеся добротой и теплом убаюкивающим, благородством, щедростью, смешливостью, спокойствием и бесстрастием, величием, умиротворенностью. А то эти нити явно черны, но поскольку они тоже тянутся из тебя, то сразу так и не обратишь явного внимания на корявые, дрожащие, тусклые и частенько до тошноты мерзкие тени и силуэты на окружающем нейтральном пространстве. И это тени и силуэты то животной жадности, то предвзятости, а то и вовсе пожелания смерти. Мелькнут, и вроде и не было. Потому как вспоминать и не хочешь такое. Но зерна всего вложены в нас.

Ее я повстречала, как всегда бывает, неожиданно. И поначалу во мне не возникло никаких чувств. Разве мог мне кто-то когда-то сказать, что она, эта девочка, станет моей пленницей? Пленницей моих чувств. Заложницей моей страсти, общечеловеческой страсти любить. И быть любимым существом. Когда я смотрю в ее глаза, для меня останавливается весь мир. Все замирает в один миг. И средоточие всех моих прежних и нынешних трудных дней, является завершением в ту самую секунду, когда я останавливаюсь своими глазами на ее глазах.

Когда мы разговариваем, даже если я говорю не о ней, но нахожусь близко, она смотрим прямо на меня так…, и следит зрачками непосредственно за моими глазами. Это так… захватывает мою душу… Это так захватывает сердце, и это невозможно описать человеческим языком. Когда я прикасаюсь к ней и чувствую отклик ее тела – то же чувство, что и от нашего контакта глаз, возникает во мне вновь. Иногда посреди ночи, проснувшись, я чувствую телом, как она прижимается ко мне боком. И снова это же ощущение счастья и единства вспыхивает во мне.

Мои давние впечатления от прочтения «Коллекционера» даже не двоякие. И уже истерлись. Трудно ответить однозначно: любил ли герой Фаулза свою пленницу? Но то, что какая-то часть его естества жадно и страстно желала, чтобы девочка была в его власти – это неоспоримый факт. И к чему привела эта страсть? Моя девочка много раз пыталась сбежать от меня. И в эти мгновения я ощущала себя монстром. Наверное, трудно не хотеть сбежать и вновь почувствовать свободу, когда ты знаешь эти ощущения не на словах. Когда ты долгое время являешься свободным. И какой бы ни была твоя жизнь в неволе, свободу ни на что нельзя променять. Ни на еду. Ни на деньги. Ни на теплую кровать. Ни на стакан воды. Ни на жаркие объятия тоже.

Иногда, когда я гляжу на нее, я в мгновение представляю себе ее тело холодным, закоченевшим. И в этот момент я понимаю, что, несомненно, если она уйдет первой, ведь мне первой не хочется инстинктивно, - мне придется этот еще несостоявшийся ужас пережить. Но ужас этого состояния уже отложился во мне. И мысль о том, что нам приходится выполнять что-то, чего мы не в силах убрать, остановить – делает темным свет, а ночь – кромешной бездной… Иногда я подхожу к ней и приклоняюсь своей головой к ее плечу или к спине. Она остается неподвижной, и меня трогает даже мое непонимание в эти секунды: почему она не отпрянет? Почему ведет себя так? И я не знаю, что в это время с нею происходит: то ли она терпит, а то ли действительно мои прикосновения такого рода ей важны.

Когда своими ладонями я беру ее лицо – а иногда люди делают так с теми, кого любят –, она опускает глаза и смотрит куда-то вниз. И мне сложно понять не только ход ее мыслей. Вихрь миллионов ощущений несет меня вместе с ее взглядом куда-то в пол, сквозь него. В землю. К магме. Ядру. И насквозь – в космос. О чем она думает? Вот такой вопрос у меня возникает. После моей дочери, она, как ни странно, является вторым близким мне по духу, кто, пребывая со мной в горе и в радости, согревает и поддерживает на плаву. Несмотря на то, что она пленница.

Иногда я думаю о таких же пленниках у других. Многие даже не знают, что такое воля, что такое утренний ветер, что такое шелест листьев. Что такое искать спасения, и что такое бежать от страха, и что такое преодолевать себя. Червяк, готовящийся к зиме, втаскивающий кропотливо пожухлый осенний лист абрикосы за хвостик в свою нору, чтобы закрыть ее к холодам, утеплить свой дом – свободнее и счастливее наверняка, чем такие пленники. Хотя, откуда мне это знать? Но то, как червяк усердно трудится, отчетливо слышно в ночной тишине. Это вызывает у меня уважение. Попробуйте достать такой лист из земли за еле торчащий кончик. Будете долго доставать. Потому, что его долго втаскивали в нору. Свободный червяк, как ни крути.

Каждый раз, когда она хотела сбежать – все внутри меня обрывалось. И я мчалась ей наперерез, едва успевая. Интересно было б понять, о чем они думают, пленники? Пленники человеческих чувств. Но такие глубокие вещи могут никогда не показаться, не осветиться в этом мире. То, что чувствуют пленники, всегда останется в глубине их души. В моей жизни было много разного и в каждый момент жизни было нечто приоритетное, ценное, ценнее всего на свете. И как странно умом осознавать, что все ценное является тем, к чему мы привязаны. А привязанность – причина боли и страдания. Равно, зачастую, как и причина теплоты всеобъемлющей, радости непрекращающейся. Мы можем думать, что наша привязанность связывает нас оковами до конца наших дней, но это как игра в одни ворота. И оковы всегда висят только на том, кто так думает. А другая сторона – всегда свободна в своем волеизъявлении и в сознании. И наша ценность, и наша привязанность, и наш приоритет – никогда не станут привязанностью, ценностью и приоритетом другого.

И пусть в эту секунду у каждого человека есть привязанность, к которой он обращен мыслями, едва открывает глаза, будь то пес, будь то человек, будь то цветок, к которому подходишь первым и здороваешься с ним поутру, и будь то девственные заснеженные горы, или рокочущий вселенской мудростью океан, или зачарованная бездна звездного неба. Все равно, эта привязанность только этого мига жизни. И только твоя. И ты не можешь знать, в чем будет состоять послание твоего сердца и к кому - через час или завтра. Наша жизнь так необычна. И так интересна. Своими чудесами и своими переменами. Своими уроками и своими предательствами. И все же, не будь в ней полярности, мы бы не имели таких ярких, осязаемых всей своей межсубатомной пустотой переживаний. Я уверена, что есть немало таких, как я – кто будет счастлив, осознавая свой сегодняшний приоритет в любящем тебя сердце живого существа, находящегося не на другом конце земного шара, и не в другом районе города, а прямо сейчас, рядом. И это счастье позволяет нам осознать, что понимание процесса быть счастливым – это путь, а не результат. Нельзя думать, что ты когда-нибудь станешь счастливым. Такие мысли лишают нас возможности чувствовать этот момент.

И даже если на улице становится все холодней, и лето кончилось, и даже если на днях был с кем-то конфликт, и даже если сейчас мне трудно определить свой вектор дальнейшего долгосрочного развития, прямо в эту секунду я чувствую себя счастливой от того, что моя пленница прижимается ко мне, массирует мою ногу и выдергивает своими когтями петли на моей домашней одежде. Кто-то может подумать: какое извращение – животное портит твою одежду, а ты так радуешься… Я радуюсь тому, что она искренна со мной. И поэтому именно ей можно все. И сейчас она искренна в том, что прижата по собственной воле к моему телу, сильно и близко. И я надеюсь, что это мое счастье в компании моей пленницы продлится как можно дольше. А где правда нашей свободы или неволи – где-то посередине.

Человек-солнце

 Человек-солнце - это среднестатистический человек выше среднего роста, не анорексик и не полный, спортивного типа.

Человек-солнце отличается врождённой эмпатичностью. В нем блуждают и прорастают зерна эволюционно сложившейся мудрости мира. Несмотря на многочисленные перверзии общества, человек-солнце на протяжении жизни остаётся благородным и стойким духом по своей сути.

Многочисленный позитивный и негативный опыт человек-солнце переводит в жизненные ступени осознанно.

Сердце человека-солнце живёт ясно, выпутываясь из паутины неурядиц и приходящих удач. Душа - человечна и не коснеет.

День Рождения

 Леночка часто висела в воздухе рядом со мной, и собака лаяла на нее где-то встык между старым хозяйским советским ковром и побеленным потолком, прямо над моим диваном. Иногда она была рядом со мной на кухне - в стыке между старыми пожелтевшими обоями и потолком, а иногда - в прихожей. Иногда и на балконе. В общем - везде, в любом месте над головой, на моей съемной квартире.

Я знала, что это она и не пугалась. Собака заходилась лаем неистово, дико ощетинившись. И каждый приступ этого ее лая начинался для меня совершенно неожиданно. В то же самое время я думала о том, что хотела увидеть ее: как она смотрит, что она делает и возможно... что она думает, мне хотелось бы знать. Точно для себя я понимала, что Леночка рядом со мной, или приходит ко мне часто именно потому, что я люблю ее как сестру. По сути, она была для меня той сестрой, которой у меня никогда не было. Я очень мечтала о сестре. Все свое детство. Мне казалось, что сестра будет моей половинкой и частью моей души. Вот..., такое свойство нашла я в Лене.

Из всех вещей, которые раздавали ее родители, кроме нательного и нижнего, которое ее отец сжег за гаражами на окраине поселка, в том числе и из множества вещей, которые дарила ей я со своего плеча и новых, я выбрала костюм. Который покупала Лена на седьмом километре - простенький, ширпотребовский, синтетический костюм из платья-футляра и пиджачка с короткими рукавами и патиками на них, закрепленными пуговичками. Это были такие светло-ментоловые тона с белой клеточкой. Мне эти цвета никогда не были любимыми, и не особо мне подходили. Но видя себя в этом костюме в зеркале, я видела Лену. В этом костюме.

В то субботнее утро начинался знаменательный день. Я должна была проснуться и поздравить любимого человека с днем рождения, и поздравить новую подругу с днем рождения тоже. У них был день рождения в один день. В то утро, примерно с восьми, у меня намечалось свидание с ним - он должен был приехать ко мне. А вечером я должна была пойти к своей подруге и праздновать в ее компании ее день рождения. У меня был заготовлен подарок - импортная фирменная футболка и конверт, в красивом подарочном пакете. Мой любимый человек подарки от меня не принимал, хотя бы потому, что ему пришлось бы как -то объяснять их происхождение перед своей женой. Я уже запомнила для себя, что бесполезно ему дарить что-либо, ведь это все перекочевывало к его отцу. И каждый раз, когда я узнавала об этом, мне было по-детски больно и по-детски обидно от того, что выбираемые мной так тщательно подарки ему, всегда передаривались. Не знаю, понимал ли он, как это мне..., но вероятно, он давал мне возможность просто совершать это действо с мыслью о нем.
В то утро я проснулась от телефонного звонка ровно в семь утра. И подойдя к модному зеленому телефону с прозрачным диском и белыми цифрами на черном круге, я сняла трубку и услышала голос мамы.
- Только не волнуйся, Оксана, - говорила мама, - Оксаночка, только... не волнуйся, прошу тебя, послушай, Лена умерла.
Я слушала голос мамы. И информация не входила в мою голову. Не входила никак. Мама знала, как я люблю Лену, и понимала, какой это для меня удар. Я начала внезапно плакать навзрыд, прижимая к уху гладкую зеленую пластмассу трубки.
- ... Как, как умерла.., - спрашивала я.
- Ее убил бывший муж.
И в то время, пока я то рыдала, то так же внезапно затихала, она что-то говорила еще.
- Сегодня похороны. В два часа, - сказала мама. - Лена погибла два дня назад. Я специально не говорила тебе, чтобы ты приехала уже на похороны, и не извелась там за эти два дня.
После этого звонка, совсем скоро, приехал мой любимый человек. Застал меня в шоковом состоянии. И отвез на автостанцию. Лена жила в провинции, откуда судьба вывела меня, неожиданно для меня в этот город. Перед рейсом мы зашли в кафе, и он заказал мне порцию красивого мороженного. В креманке на белом пломбире поблескивали карамель и какие-то орешки. Но... оно не лезло мне в горло. Я отстраненно курила, пила кофе. И была отравленной неизвестным мне ранее событием: некогда живой человек ушел в другой мир, и моя связь с ним оказалась разорванной. Безвозвратно. Вот что не дает понимание, хотя все ясно. Но непонятно все же, что происходит на другом конце нашей прижизненной связи: то ли от меня в пустоту тянется и обрывается где-то в пространстве невидимый канат. А то ли еще что… И вот это непонятное, невыразимое чувство делает все ощущения в теле, в душе, в каждой клетке - абсолютно-абсолютно отвратительным. Несовместимым с жизнью. Словно отравление, конца которому нет.

Перед отъездом я умыла себя из бутылки с минералкой. Начиналось лето, было утрене-прохладно, но мне не хватало какой-то непонятной связи с реальностью. Не знаю, зачем я это сделала. И весь путь, практически не мигая, глядя то в окно, то перед собой, я крутила в мозгу одно и то же. Лена, Лена, Леночка. Как ? Лена... Всего пару недель назад мы сидели на ее маленькой кухоньке и пили чай. Я подарила заказанную ею на день рождения тушь, с улыбкой она говорила, что жаль, что меня не было. И что так неплохо они посидели, так неплохо. Что ... Она пила чай, прижимая пальцем ложку в чашке, и я всегда смеялась с этого, ведь как это мило, как мило... Вспоминала, как на пороге мы обнялись с приходом моим, и прощаясь. Раньше, в детстве, мы не обнимались. А тут..., то ли мы стали взрослеть..., но тогда мне даже лестно было, господи, мы обнялись... И как она умерла, думала я? Как он ее...? Мне отчетливо виделся нож, торчащий из ее груди. И выпучив глаза в мелькание придорожных посадок, я мучительно сжималась внутри, холодея. Леночка, как же ты мучилась, боже... Это же нож, это же боль. Бедная моя... Когда я вышла из автобуса, меня встретила моя мама, и я думала, что заплачу у нее на плече. Но этого не произошло. Мы обнялись и молча пошли домой. Я должна была переодеться в черное платье, которое подарила некогда маме. Чтобы пойти на похороны.

Ленино вспухшее лицо, с ярко-желто-синими с багрецой пятнами на шее, удивляло меня своим объемом от подбородка и до щек, оно казалось почти квадратным. Никогда я не видала такого. И все равно, она была красива. И любима. Когда я вошла в комнату, вокруг было несколько моих одноклассниц. Я присела на освобожденный мне стул… Затем, вдруг, я встала и подошла к Лене, посмотрела на нее, как-то глупо вглядываясь непонятно для чего, и не понимая смысла вообще в своих движениях. Лена была неподвижна. Это была Она – та, что недавно смеялась и прижимала пальцем ложечку в чашке чая. Она была тут. А там – уже все закончилось… Я опять вернулась, присела на стул. Я удивлялась и стыдилась, что не плачу. А просто сижу и смотрю на ее профиль. Неужели мне все равно? И почему я не понимаю себя, думалось мне… Я была в ступоре.

Так я не попала на день рождения к своей городской подруге. И не провела день с любимым человеком. Лена забрала меня от них в их дни рождения на свои похороны. Потому, что из-за встречи с ними я не попала на день рождения к ней всего три недели назад. Это было очень метко! Это было очень красиво с ее стороны… Потому что в день рождения Лены, ленясь ехать к ней посреди недели и планируя всего спустя три дня увидеться с нею в ближайший выходной, я придумала предлог. Реальный предлог: мне нужно было закончить курсовую. Я сказала ей: посмотрим, я не знаю, как получится. Но…, в тот день у меня возникло свидание с тем, часы до свиданий с которым я считала. А после уже было бы поздно ехать. Да и…, этот будничный день выпадал на мою новую традицию. После свидания ко мне, уже по темноте, пришла Яна. У нас была традиция в то время: встречаться в определенный день недели с пивом. И с копченой рыбой. Поговаривали уже тогда, что рыба та коптится не по-настоящему, и вредна для человека, если уж быть с собою честными. Странная это была традиция: мы брали очень много пива. И все, что мы делали – это пили пиво, курили и ели рыбу. Было вкусно. Наверное, я наелась и пива, и рыбы за то время, так что теперь абсолютно прохладно смотрю на эти яства. Лена же, в то же время, как я пила здесь с Яной пиво и оживленно болтала, в своей небольшой компании, в провинции, ждала меня за арендованным столиком местного ресторана весь вечер. До самого закрытия. И моя тарелка с угощениями ждала меня нетронутой. Потом мне сказали, что… Лена, уже выпившая, в конце этого вечера плакала над моей тарелкой. Плакала потому, что меня не было в ее день рождения, а ее жизнь… катилась в затяжную депрессию. Личные отношения не складывались. Муж, с которым она развелась, и с которым жила в одной квартире, не хотел съезжать. Квартира, которую они получили, создав семью и родив дочку, была камнем преткновения. Не получалось ее обменять, продать, ничего. И Лена считала, что она с ребенком должна жить в этой квартире, что это ее право. Ее бывший муж считал, что он может приводить в свою комнату женщин. Он поставил замок на свою комнату, бывшую детскую. В то время, как Лена на свою комнату – большой зал – замок не ставила. И он считал себя вправе входить к ней, в том числе, когда Лена уже спала. Будучи пьяным, и пытаться добиться близости с нею. У Лены в головах ее дивана стояла тяжелая пластиковая советская выбивалка ковров. Которой она рассчитывала обороняться. Но как-то все не получалось это. То, что ее бывший пытается пугать ее, угрожая и сжимая пальцы на ее шее, мы знали уже давно. Синяки на ее шее мы видели неоднократно, и мы умоляли ее уйти к родителям. Но она была слишком смела. И, наверное, слишком в этом вопросе… не мыслившая стратегически. Один из таких приходов ее мужа закончился трагедией. Все, что он сделал в последний в ее жизни час, происходило в три часа ночи, с четверга на пятницу. Задушил. И как показал следственный эксперимент – воткнул зачем-то уже в бездыханную ее грудь кухонный нож из их кухонного же набора. Слава богу, что в эту ночь в квартире не было их пятилетней дочери, которую заблаговременно забрали на ночь к себе родители Лены. С раннего утра они планировали с Леной ехать на седьмой километр в Одессу. Утром ее отец пытался попасть к ним в квартиру, но не мог. На звонки в дверь он слышал внутри неясный шорох. Своим ключом замок не открывался. С балкона, выглядывая в полголовы из-за перил четвертого этажа, стоя там на коленях, смотрел бывший зять. Ленин папа смотрел на него с низу, из-под подъезда. В-общем…, все закончилось не очень.

Тогда-то я поняла, что же я видела в ночь с четверга на пятницу, в то время как Лена в провинции погибла. Посреди ночи я проснулась. Китайские часы с фосфорными знаками на циферблате, прямо напротив кровати и моих глаз, показывали три часа. И я увидела на соседнем диване желто-белую светящуюся фигуру, с неясными очертаниями. Я не знала, кто это. Фигура светилась чистым ярким светом, было ясно, что лежит человек. И для себя я почему-то решила, что это покойный муж хозяйки – решил засветиться, отметиться для чего-то тут. А может он спал там при жизни? Поскольку такие вещи для меня не в новинку, поскольку я многое я вижу и чувствую, хоть не все мне из этого нравится, из астрального плана, то…я встала обычно, включила свет, сходила в уборную, взяла сигарету и выкурила ее в форточку. После чего я, благополучно повернувшись на бок, уснула, не глядя на того, кто меня разбудил. Но на утро! На утро… той ночи я чувствовала глубочайшую тяжесть, господи, мне было невероятно плохо, словно отравлена, и жизнь не мила во всех возможных проявлениях. И ощущала я такую тяжесть, и ноги мои с трудом ходили, и я не понимала причины. Словно кандалы с гирями – Тянут ноги при каждом шаге. И ты не чувствуешь ног. Не можешь нормально ходить… Я не понимала причины, мне было ужасно плохо. С тех пор в своей жизни я стала наблюдать, что, когда мне становится невыносимо плохо по необъяснимой для меня причине, это означает какую-то трагедию. Потом часто я впоследствии понимала, о каких трагедиях шла речь. Так было и с Грузией летом, так было и с цунами в Японии, так было, и было, и было. Это чувствование не дает собой управлять. Словно какая-то невидимая часть меня – просто барометр, но не давления, а боли. Любого рода.
Когда у меня появился муж, у которого в юности умер брат, то на астральном плане я часто видела Лену и брата мужа. Они улыбались. Но не заговорщически, а так… светло, и так радостно! Я чувствовала в их улыбках и в их радости – радость за нас. Я не знала, свели ли они нас с мужем специально, или они радовались, когда мы уже сошлись… Но много позже, когда мы с мужем уже расстались, мне казалось, что Лена и Кирилл свели нас, для того чтобы… у меня, у нас появилась дочь. Вот такое смелое предположение. Не знаю, правда ли это, права ли я в своих предположениях. Не знаю.

Вернувшись с похорон, я не могла ночью выключить свет, потому что слишком насыщен был астральный план в то время, я слишком остро его чувствовала. И видела. Это неприятно. Ну просто от того, что, когда ты и они – как инопланетяне с разных планет, это может быть неприятно. Только и всего. Я слишком чувствовала и видела многое из того, чего не видят большинство физических людей. И, есть вероятность, что как-то несознательно-специально я погрузилась в этот план полностью. Есть у меня такое подозрение уже сейчас. И здесь на земле было только мое живое физическое тело. Перед собой и боковым зрением – везде я видела движение и движущиеся фигуры. Надо сказать, что движутся они совсем не так, как мы. Вот именно эта скорость, эта изменчивость, непривычная нашему глазу, может быть причиной того, что банальный страх, как инструмент и помощник животного эволюционного выживания, выбрасывает адреналин и говорит: беги! Но те, кому бежать некуда, часто просто сидят на одном месте, с включенным светом. Но обиднее всего тогда было от того, что я не воспринимала ни одного слова из читаемых параграфов, готовясь к экзаменам в институте. И впервые мне было все равно, как будет. В тот момент я так же думала о том, какой я могла показаться для окружающих людей, ведь я могла казаться сумасшедшей, разглядывая эти мельтешащие мутные, практически эфемерные фигуры. Я чувствовала, что Лена со мной рядом. Я знала это. Знала. Я чувствовала других существ, других духов разных планов. И я не могла спать с выключенным светом. Ровно два месяца. И почему-то я не могла есть, почему-то у еды не было вкуса. И казалось, что глотаешь бумагу, тарелку, дерево, клеенку, отраву, нечистоты. Так же, я не смогла сдать сессию.

О том, сколько времени я держала Лену подле себя, говорит тот факт, что у меня успел появиться пес, и успел вырасти до более, чем полутора лет. Потому, что питы начинают сочно, зычно лаять в случае необходимости далеко за год. И за полтора. Потом случилось, что я где-то вычитала, что нужно отпускать близких, что у них есть другие дела. И свое развитие. И что держать их здесь своей любовью и своей тоской…, своей привязанностью нельзя. Нужно отпускать. Мне было тяжело решиться на это, к тому времени я успела сродниться с ней в таком состоянии. Я разговаривала, я думала с ней. Это было так же естественно. Но мысль о том, что ей нужно двигаться дальше, в то время как я пока здесь, прочно засела во мне. И в один из дней я вынесла неимущим костюм, который оставался у меня от Лены. И, … поговорив с ней, пожелала ей доброго, светлого пути. Я попрощалась. Не веря уже, что получится отпустить. Прощалась, и просила двигаться дальше. Несколько раз еще после этого она мне приснилась. И это были мои самые счастливые сны, в которых мы встречались с нею где-то посреди насыщенной зелени оврагов, полян и сосен Сумщины, где я провела свое счастливое детство у маминых родителей. Лена шла по траве и цветам ко мне откуда-то издалека, улыбаясь. Я тоже шла к ней, но у меня получалось медленней, чем у нее. Мы подходили друг к другу и обнимались. Мы стояли, обнявшись так какое-то время, и я чувствовала себя такой счастливой! Счастливой я просыпалась. После этих снов. Собака перестала лаять на Лену, висевшую в воздухе. Лена ушла.

С тех пор прошло двадцать лет. Но боль, та боль, и не ее смерти, а моей ошибки, моей постыдной слабости, дурацкого выдуманного предлога, этой курсовой, этих встреч… моей эгоистичной ошибки до сих пор гложет. Знала ли ее душа…, возможно - да, что тот день рождения был ее последним, двадцатипятилетним? И поэтому ли плакала Лена над моей нетронутой тарелкой в ресторане?… Может быть. Я вспоминаю об этом очень часто. И, возможно, говорю все это и себе, и другим только для того, чтобы вы не пропускали дни рождения близких людей. Мы приходим каждый раз сюда, и нам даны определенные близкие люди здесь. Никто не знает, сколько мы будем здесь вместе.

Баланс

 Не знаю, что лучше: не знать о животных, которые здесь проходят свой мучительный, немой жизненный опыт.

Или не знать о людях, которые развиваются с разной скоростью, и от того не всегда светят, но и цепляют что-то в нейронных связях, от чего жутко дискомфортно.
Или - не понимать где живешь, кто ты сам, среди кого.
Или - не иметь мечт, понимая, что какие-то вросли недоброкачественно, став иллюзиями.
Или - не развиваться, ничего не понимать, не слышать людей, не видеть в глазах суть человеческую, не чувствовать фальш, нестабильность.
Так мало твердости. Верности. Стойкости, сохраняющей целомудрие вечных ценностей. И тем больше дорожишь теми качествами людей, когда это, казалось бы недосягаемое, но присутствует. И всегда эти, даже не крохи, карпускулы - существуют: где-то, в ком-то, в чем-то. Остается мысленно держаться за свои ценности и балансировать: между болью и равнодушием, между чувствованием и сухостью-холодностью, между радостью и тоской, между победами и вставаниями с колен. Между наполненностью и повсеместной макро и микропустотой. Между любовью и легкостью-безразличием.
Не знаю, что лучше. Иногда лучше - не понимать, не знать, не ощущать. Но без этого нет осознанной жизни. В этом, ведь, смысл: держаться тут. Потому, что пока не собираешься на тот свет, то все равно держишься. И балансируешь. И гармония - где-то в моментах, их важно запомнить.